Политика властей Китая постепенно ведёт к ассимиляции монголов, живущих на его территории — в автономном районе Внутренняя Монголия. Методы при этом используются самые причудливые, вплоть до объявления Чингисхана китайцем.

Население автономного района Китая Внутренняя Монголия в восемь раз больше, чем в Монголии, хотя по площади регион почти в полтора раза меньше. При этом монголы во Внутренней Монголии — этническое меньшинство, их всего 17 с небольшим процентов, а китайцев, точнее, ханьцев — почти 80. Правительство Внутренней Монголии на днях возглавила 57-летняя Ван Лися — политик монгольского происхождения, но родившаяся и выросшая в провинции Ляонин на северо-востоке Китая. Политическую карьеру она начала ещё в 2000 году, во Внутреннюю Монголию была переведена только в 2016-м, после нескольких лет работы возглавила там региональную партийную организацию. До Ван Лися все партийные руководители во Внутренней Монголии были уроженцами региона. В прошлом году Пекин объявил о планах отказаться от преподавания монгольского языка в школах во Внутренней Монголии, спровоцировав массовые протесты.

В китайской истории была монгольская династия Юань, основанная в конце XIII века завоевавшим Китай внуком Чингисхана Хубилаем и просуществовавшая около ста лет. Территория нынешней Внутренней Монголии была присоединена к Китаю в XVII веке. В 1949 году, после образования КНР, был создан автономный район Внутренняя Монголия — фактически одна из провинций Китая.

В годы «культурной революции» Внутренняя Монголия была местом ссылки для многих из тех, кто подвергся репрессиям. В знаменитом романе «Тотем волка» писателя Цзян Жуна рассказывается о том, как молодой студент из Пекина во времена «культурной революции» отправляется на «перевоспитание» во Внутреннюю Монголию и живёт там рядом со стоянкой монгольских пастухов-кочевников. По этому роману, ставшему бестселлером, французский режиссёр Жан-Жак Анно снял одноименный фильм (Анно — создатель другого известного фильма, «Семь лет в Тибете», до сих пор запрещенного в Китайской Народной Республике, режиссёр лишь недавно перестал быть невъездным в Китай.)

В романе и фильме показана жизнь монгольских кочевников, их сложные взаимоотношения с новыми коммунистическими властями Китая, уже тогда мало считавшимися с монгольскими традициями. «История монголов написана нашими врагами», — говорит пожилой монгол, один из героев книги «Тотем волка». Но характерен, безусловно, и другой эпизод. Когда мальчик, покусанный волками, выздоравливает благодаря пенициллину, главный герой объясняет это силой современной медицины. «Ты китаец», — отвечает ему его возлюбленная-монголка, считающая выздоровление мальчика «чудом».

О том, каков был уклад жизни монголов в Китае 1980-х, в первое десятилетие после начала политики реформ, можно в какой-то степени судить по французскому, хотя и снятому Никитой Михалковым, фильму 1991 года «Урга. Территория любви». Из монгольского кочевого поселения с юртами и традиционным укладом герои фильма приезжают в город, вполне себе китайский, без признаков того, что он является частью Монголии, хоть и Внутренней. Воткнутая в землю урга — длинный шест с петлей для отлова лошадей из табуна — становится в фильме символом желания монголов следовать своим семейным традициям, а не проводившейся тогда в Китае политике «одна семья — один ребёнок».

Активная урбанизация Внутренней Монголии началась с конца 1990-х годов, отмечает ведущий научный сотрудник Института проблем экологии и эволюции РАН, доктор исторических наук Сурун-Ханда Сыртыпова. Монгольская культура в Китае стала по-настоящему разрушаться с принятием государственной программы Китая, направленной на стремительный рост урбанизации — запланировано с 2010 по 2025 год довести долю городского населения до 70 процентов. На реализацию программы выделено мощное финансирование, Китай стремится к высокому уровню урбанизации, сопоставимому с развитыми западными странами.

— Тех, кто занимался сельским хозяйством, в том числе скотоводством, стали переселять в наскоро построенные города, выдавали пособия для переселенцев, отказавшихся от своих огородов и пастбищ (под «замес» попали и китайские земледельцы тоже). Особенно больно это ударило по монгольским скотоводам, ведь пастбищное скотоводство требует свободы передвижения на больших пространствах, не занятых поселениями, бетонными покрытиями или земледельческими угодьями. Первым шагом к «привязке» монголов было изменение условий ведения скотоводства, пастухов обязали разграничить пастбища по типу огородов. Это сложно понять горожанину, человеку другой культуры и быта, но уже эта мера означает практическое уничтожение самой экономической основы монгольской традиционной культуры — полноценное пастбище в географической зоне монгольского плато не может быть в огороде. Вторая большая программа — озеленение пустынных и степных регионов, на которую направлена вся мощь китайского административного и финансового управления. Бывшие монгольские пастухи, потерявшие традиционные средства производства, вынуждены заняться массовым озеленением, посадкой и уходом за растениями, что, кстати, при успешном результате хорошо оплачивается из госбюджета.

Одновременно проводится политика «культурной» ассимиляции монголов, характерная для Китая, — тотальная унификация населения, которым тогда гораздо легче управлять. Монгольская культура может существовать, только если сохраняются традиционные для монголов методы землепользования и природопользования. Если это отнять, то человек становится обычным винтиком во всей этой системе, зависимым от государства. Вырывается корень кочевнической культуры, без которого она просто не может существовать.

Подстегивание процесса урбанизации видится современному правительству Китая как ключ к экономическому росту и процветанию, как на развитом Западе. А использование больших пространств под пастбища и даже мелкое огородничество понимается как непростительное растранжиривание земель. Однако мегаполисные цивилизации, концентрирующие огромное население на ограниченном участке земли, возникли и существуют за счёт изымания и использования колоссальных ресурсов природных и относительно свободных земель. Известны древние, развитые цивилизации, которые погибли из-за экологических проблем. Они не могли их преодолеть, потому что нарушили естественный баланс и природное разнообразие. Для властей лучше построить одинаковые «человейники», чтобы всё было одинаково и все знали своё место, чтобы было легко всех сосчитать и построить. Это характерно не только для Китая, во многих авторитарных и не очень авторитарных государствах власти поступают точно так же.

Радио Свобода: Насколько успешна сельскохозяйственная деятельность в современной Внутренней Монголии, которой сейчас стараются заменить скотоводство?

Сурун-Ханда Сыртыпова: В том-то и дело, что для пастбищного земледелия природно-географические условия здесь идеальны, а вот выращивание сельскохозяйственных культур очень рискованно и требует громадных вложений. Это же плоскогорье, Монгольское плато. За многие годы работы в Совместной российско-монгольской комплексной биологической экспедиции, которая изучает проблемные вопросы природопользования в Монголии, в том числе пастбищного хозяйствования, для меня стало очевидно, что проблема деградации земель на нашей планете стоит очень остро. Почвоведы говорят, что естественный плодородный слой земли уже практически «съеден» человечеством, поэтому используется огромное количество нитратов и всякой прочей химии, потому что земля уже не способна родить такие урожаи, как этого хочет человек. В условиях Монгольского плато, где почва выдувается, земледелие не может быть стабильным. Это очень краткосрочная история, хрупкие почвы истощаются быстро, это угроза увидеть безжизненную пустыню очень скоро. Тогда для поддержания здесь жизни будут требоваться ещё большие вложения и внешние ресурсы, а их тоже нужно будет где-то взять. Жаль, что прогнозы учёных не очень интересуют политиков, в том числе китайских. Властям нужно слушать учёных и использовать опыт землепользования тех культур, которые жили тысячелетиями на этой земле.

Учёные из Внутренней Монголии — биологи, геологи, географы — пытаются объяснить ошибочность нынешней политики. Огораживание нарушает местную экосистему, грозит сокращению биологического разнообразия, нет ничего опаснее одновидовости и одноликости в постоянно изменяющихся условиях. Пастбищное скотоводство потому и существует здесь много веков, потому что оно было оптимальным способом жизнеобеспечения человека.

Радио Свобода: В Синьцзян-Уйгурском автономном районе, в Тибете попытки ассимилировать местное население, массовое переселение туда ханьцев часто вызывали даже вооруженное сопротивление. А оказывали ли такое сопротивление монголы, живущие на территории Китая?

Сурун-Ханда Сыртыпова: Монголы, конечно, сопротивлялись превращению их скотоводческих земель в огороды, этому очевидному столкновению монгольской и китайской культуры. Были случаи, когда пастухи ложились живой баррикадой на пути асфальтовых катков. Но за оружие они не брались, мне такие факты не известны. Старались добиться своего мирными методами. Но это не очень помогает, к сожалению. Ассимиляция идёт стремительными темпами.

Мы очень мало знаем о том, что там реально происходит. Китайские СМИ об этом не пишут, что-то можно узнать только из личного общения. Но оно в последнее время почти сошло на нет. Ну а тех, кто открыто заявляет о своём несогласии с политикой властей, мягко говоря, не жалуют.

Радио Свобода: Но ведь рядом есть Монголия, где плотность населения гораздо ниже. Монголы из Внутренней Монголии не пытаются туда переселиться?

Сурун-Ханда Сыртыпова: Таких случаев немного. Во-первых, халха-монголы (народ, составляющий основную часть населения Монголии) их не очень радушно принимают. За 300 лет, прошедшие с тех пор, как территория нынешней Внутренней Монголии стала частью территории Китая, культурные различия между халха-монголами и монголами из Внутренней Монголии стали очень заметны. Среди последних, особенно среди молодежи, всё меньше тех, кто говорит по-монгольски, — ассимиляция, конечно, даёт о себе знать. Ещё в 2001 году в университете в Хух-Хото практически все студенты говорили на монгольском языке. А когда я побывала там в 2017 году, найти студента, который мог свободно ответить на заданный вопрос по-монгольски, было уже очень сложно.

Выехать из Китая легально тоже не просто. Для каждого выезда нужно оформить паспорт, доказать лояльность, пройти многоуровневую проверку. Так что эмиграция из Китая — это очень непросто. Уже поэтому массового потока эмигрантов нет. Получение гражданства Монголии — тоже процесс непростой, монгольский паспорт «с разбегу» власти в Улан-Баторе не дают. В Монголии пока недостаточно ресурсов для принятия массы мигрантов, есть трудности с получением работы, социальным обеспечением и так далее. Препятствия серьёзные для эмиграции монголов из Китая в Монголию имеются с обеих сторон, хотя переехать, как я слышала, хотели бы очень многие, именно для сохранения идентичности.

Но единичные случаи знаю. Это очень активные, талантливые люди и вполне себе неплохо живут. Ходят слухи, что появилось много китайских ханьцев, которые каким-то образом оседают в удалённых аймаках Монголии, они женятся на монгольских женщинах, пасут скот, носят монгольскую одежду и всячески стараются «стать монголами».

Радио Свобода: Есть ли в противостоянии монголов и ханьцев в Китае, скажем так, исторический аспект? Ведь современные монголы — потомки тех, кто когда-то завоевал Китай. В Монголии поддерживается культ Чингисхана. Огромный памятник построили, аэропорт Улан-Батора назван в его честь…

Сурун-Ханда Сыртыпова: Китайские власти, когда это возможно, жестких действий избегают. Они используют для завоевания новых территорий мирный, так называемый «бархатный» захват. И обходные пути поглощения культуры соседей. Например, это касается Чингисхана — они просто объявили его китайцем! И всё как бы встало на свои места: Чингисхан — китаец, значит все вокруг китайцы, монголы просто часть ханьцев, «один народ». Монгольские и китайские монголы сопротивляются такой постановке вопроса, доказывая, что Чингисхан всё-таки не китаец, а монгол. Но этому противостоит «китайской стеной» элементарное невежество, современная молодежь в большинстве своём совершенно девственна в вопросах истории. Объявить основателя Монгольской империи китайцем — хитрый, но эффективный способ обвести всех вокруг пальца. Ведь если Чингисхан китаец, то и все великие завоевания средневековых монголов — тоже китайские.

Радио Свобода: Такая точка зрения навязывается в учебниках истории? Или, может быть, в сериалах?

Сурун-Ханда Сыртыпова: В Китае напечатано огромное количество карт, показывающих «китайские» завоевания Чингисхана и чингизидов. Есть ещё способ захвата, который китайцы прекрасно практикуют: присвоить «товарный знак». Так товары и товарные знаки в Китае используют имя Чингисхана, «великого китайского полководца». Для противостояния этому давлению в Монголии за ковидные два года даже построили огромный девятиуровневый исторический Музей имени Чингисхана, в самом центре Улан-Батора, где представлена более чем двухтысячелетняя история монгольской кочевой государственности. Ведь Чингисхан — самый известный в мире монгол. И его имя очень важно для сохранения монгольской национальной и культурной идентичности. А китайские власти активно пытаются использовать имя Чингисхана в своих экономических и идеологических интересах, — подчеркивает доктор исторических наук Сурун-Ханда Сыртыпова.